– Как вас зовут? И кто из вас кто? – как можно ласковее улыбнулся Григорий Синеглазов, захлопывая дверь.
– Я – Даша, а она – Наташа, – сказала одна из сестренок.
– Даша и Наташа… Вот замечательно! – пробормотал Синеглазов. – Проходите, проходите, я угощу вас конфетами.
– Нам нельзя конфеты. От сладкого у нас диатез, – сказала Даша и взглянула на сестру.
А та улыбнулась.
– Это ей нельзя, это у нее диатез. А мне можно.
– Проходите, проходите, – торопил Синеглазов и, положив ладонь на плечо Даши, подтолкнул ее в большую комнату. – И ты проходи, – он обернулся к сестренке и ввел ее за руку в комнату.
Девочки уселись на диване, а Синеглазов бросился к сервировочному столику, где лежала большая коробка ассорти. Он раскрыл ее и поставил между девочками на диван. Те посмотрели на коробку, и по их лицам Синеглазов понял, что им нестерпимо хочется конфет, что, скорее всего, заботливые родители ограничивают девочек в сладком, опасаясь диатеза. Девчонки набросились на конфеты. Они ели одну за другой, облизывая перепачканные шоколадом и ликером пухленькие розовые губы. И пальцы и щеки через пять минут были в шоколаде.
Еще два ряда конфет оставалось в огромной коробке, когда одна из сестренок посмотрела на Синеглазова и спросила:
– А можно я возьму с собой две конфетки?
– Конечно, бери. Ты кто?
– Я Наташа, а она Даша.
– И как вас родители не путают? – удивился Синеглазов.
Девочки посмотрели на него с легким недоумением.
– Это же так просто! Я Наташа, а она Даша. Мы же разные.
– Не вижу никакой разницы, – заулыбался Синеглазов, скрестив на груди руки.
Он чувствовал, как судорога сводит ноги, смотрел на девочек так, как жаждущий смотрит на стакан воды. Ему хотелось тут же, немедленно броситься на них и овладеть прямо здесь, даже не затаскивая в ванную, даже не привязывая к змеевику.
– А хотите послушать музыку?
Одна из девочек, засунув в рот конфету, кивнула. Зазвучала музыка.
– А мы умеем танцевать, – сказала Наташа и взглянула на Дашу. Та кивнула.
– Ну что ж, потанцуйте, – предложил Синеглазов, – а я посмотрю.
Девочки вышли на середину комнаты и принялись танцевать. Танцевали они смешно.
Синеглазов постанывал, давя в себе желание зарычать, броситься на детей и, сорвав с них одежду, начать их терзать.
– Быстрее, быстрее, – хрипло выкрикнул Синеглазов, – еще быстрее!
Девочки закружились быстрее. Наконец песня окончилась, и Даша сказала:
– Спасибо за конфеты. Наверное, мама нас уже потеряла. Мы пойдем.
Она взяла сестренку за руку.
– Погодите, погодите, девочки. Подожди, Даша, подожди, Наташа, – давясь сладкой слюной, пробормотал Синеглазов. – Я вас угощу апельсинами. У меня есть, замечательные апельсины, испанские.
– Мы не любим апельсин.
– Так вы же говорили, что и конфеты не любите.
– Конфеты мы любим, – сказала Наташа.
– Но нам их нельзя, – поддержала ее Даша.
– А вот апельсины мы просто не любим и лимоны тоже. Они фу какие кислые! – сказала Наташа.
– Эти апельсины очень сладкие. Пойдемте, пойдемте со мной, я дам вам по два апельсина.
Синеглазов схватил девочек за руку и потащил за собой на кухню. Дети почувствовали что-то недоброе в глазах мужчины, в его резких, нервных движениях, и на их лицах появилось беспокойство.
– Нам надо идти, нас ждет мама… Она боится, когда нас нет.
– Да-да, – сказала вторая девочка, – она на нас ругается, когда мы задерживаемся. И папа на нас ругается. Мы слушаемся родителей, мы пойдем.
– Да погодите же вы! Стойте! – крикнул на них Синеглазов.
Девочки от этого крика опешили, их губы начали кривиться, и казалось, сестренки вот-вот расплачутся. Они хотели пойти к двери, но Синеглазов перекрыл им дорогу.
– Вы никуда отсюда не уйдете. Я сам вас отведу к маме.
– Нет! Нет! – закричала Даша. – Мы хотим к маме, хотим сейчас!
– Замолчи! – рявкнул Синеглазов.
Девочки заплакали.
Каждый визит к генералу Кречетову давался полковнику Студийскому все с большим трудом. Ему было страшно смотреть в глаза своего непосредственного начальника и рассказывать о собственных неудачах. Чего стоил один разговор насчет сгоревшего фургона с подслушивающей аппаратурой! Шутка ли, два трупа – и не на кого свалить! Единственное, чем мог оправдаться полковник Студинский, так это тем, что в доме по Дровяному переулку расположилась структура более могущественная, чем ФСБ, и свои тайны они охраняют более ревностно.
Виталий Константинович Кречетов в сером в елочку пиджаке сидел низко склонив седеющую голову, уперев взгляд в какую-то бумагу, лежащую на столе. Его правая рука двигалась по листу, словно смахивая невидимую пыль. Затем пальцы потянулись к авторучке с золотым пером. Колпачок упал на стол, и авторучка принялась вычерчивать непонятные знаки. Они были похожи то на кресты, то на странных человечков, держащихся за руки. Это были цепи каких-то иероглифических значков от одного края листа до другого. Генерала Кречетова ничуть не смущало, что на бумаге, лежащей перед ним, стояли печати, виза и гриф «Совершенно секретно». Не обращая на это ни малейшего внимания, генерал продолжал рисовать цепь за цепью. Потом кресты начали превращаться в звезды.
Дверь отворилась. Генерал даже не поднял головы.
– Разрешите, Виталий Константинович? Седеющая голова дернулась, но генерал не оторвал взгляда от золотого пера авторучки.
Полковник прошел к столу и замер, не решаясь присесть без приглашения.
Генерал снова качнул головой, давая понять, что полковник может опуститься в кресло. Полковник сел, положил перед собой кожаную коричневую папку и тихонько постучал по ней подушечками пальцев.